Предсмертная записка (письмо Иуды)

Автор: Алексей Шевчук

По песчаной, пыльной дороге 
Бежали весёлые дети; 
Один из них, самый зоркий, 
На дороге что-то заметил. 
Какой-то бумажный свёрток, 
Исписанный с двух сторон. 
Самый отважный ребёнок 
Подошёл и поднял его. 
Затем передал образованному, 
И тот зачитал не громко, 
Непонятно кому адресованное, 
Содержимое этого свёртка: 
 

"Идти с Наставником бок о бок, 
Среди его учеников, 
Порой ухабистой дорогой, 
Куда-то, очень далеко. 
Делить с Ним вместе кров и пищу, 
И слушать проповедь Его, 
Для грешников, духовно нищих, 
Для мытарей и бедняков. 
И видеть, как Он сотворяет 
Невиданные чудеса, 
Проказу словом исцеляя, 
И воскрешая мертвеца. 
Питаться Им, как будто хлебом, 
Его слова хранить в себе 
И становиться ближе к небу, 
Ходя по суетной земле. 
Что может быть лучше этого? 
Даже представить трудно. 
Но что же мне делать, если я 
В этой истории - Иуда? 

Тот самый Иуда, который когда-то, 
Кажется, не так уж и давно, 
Товарищем был и собратом, 
Для остальных учеников. 
Я закрываю глаза и вижу 
Снова себя в их обществе, 
Но этой ночью я встал и вышел, 
И теперь мне жить не хочется. 
От чего-то дрожат мои пальцы, 
Мысли скачут, как саранча. 
Мне надо во всём сознаться, 
Только вот, с чего бы начать? 
Я думаю, будет уместно 
Рассказать об истоке печали,
О казалось бы, не имеющей веса, 
Маленькой, личной тайне. 

У меня есть грех, но он не велик, 
Не важен и не значителен. 
А в остальном я такой же ученик, 
Идущий вслед за учителем. 
Едва ли кто-то обо мне 
Хоть слово дурное скажет, 
Ведь я неплохо скрывать умел 
То, что занимаюсь кражей. 
Но крал я не так уж и много, 
И не то чтобы очень часто, 
Не обкрадывал хромоногих, 
Или сирот и вдов несчастных. 
Я брал немножко, по чуть-чуть, 
И точно не во вред друзьям. 
Я оправдаться не хочу, 
Ведь сознаю, что мой изъян, 
А точнее - полноценный грех, 
Отчасти сбивает меня с пути. 
Но попробуйте, докажите мне, 
Что я здесь такой один. 

Неужели нет ни у кого из вас, 
Спрятанного глубоко греха, 
К которому, от лишних глаз 
Тайком не тянется рука? 
Конечно есть, я сам такой же, 
И если уж так подумать, 
Грешен я ни чуть не больше 
Мытаря из Капернаума. 
Согласен, руки мои не чисты, 
Зато, в неугомонной речи, 
Я не использовал слов пустых 
И Учителю не перечил. 
А ещё во мне нету гонора, 
Что бы спорить, куда же сесть, 
По правую, или по левую сторону 
От престола небес. 
Так чем же я отличаюсь от прочих? 
Я их не лучше, и не хуже. 
Но сейчас дрожит мой почерк, 
Интересно, почему же? 

Мне было даже невдомёк, 
Что близится губительная буря. 
Я жил и думал, что порок 
Имеет рабскую натуру. 
Моею властною рукой 
Я отдавал ему приказы. 
Он для меня, как пёс цепной, 
Послушный мне и безопасный, 
Я был уверен, что я прав, 
Но Боже, как я ошибался, 
Ведь не так давно, на днях, 
Всё это оказалось фарсом. 
И грех, который был так мал, 
Негаданно и нечаянно, 
Из моего смиренного раба, 
Вырос в моего хозяина. 
А я в упор не замечал, 
И видел, так же как и раньше, 
Всё тот же маленький изъян, 
В виде безобидной кражи. 

И да, я внешне был всё тот же, 
Прилежный, божий ученик, 
Но где то там, внутри, под кожей, 
Я воссмердел, и начал гнить. 
Мне расхотелось видеть небо, 
Идти к нему, его искать. 
Нетленное я счёл нелепым, 
А тленное себе под стать. 
И главное - мне опротивел 
Пришедший от Бога Пастырь. 
Я был овцою, Им водимой, 
Но обзавёлся волчьей пастью. 
Волк крадётся за добычей 
Медленно, почти беззвучно, 
Таков и воровской обычай, 
Нужен лишь удобный случай. 
Открыть вам тайну, для чего? 
Открою - для предательства. 
Я очень долго ждал его, 
И случай такой представился. 

Рукой вождей, что были слепы, 
Грех повесил мне на выю, 
Весьма увесистые цепи. 
Я их, как раб, покорно принял. 
И полюбил, от всей души, 
И даже мысленно потратил, 
Но сейчас меня тошнит, 
От их убийственных объятий. 
Я слышу, как они звенят, 
Катятсь по каменному полу, 
И будто бы зовут меня, 
Петлёю сдавливая горло... 
Передо мною, вновь и вновь, 
Возникает один вопрос: 
Сколько же всё-таки стоит кровь, 
Которую пролил Христос? 
Есть ответ, и он ужасен, 
Особенно из уст ученика. 
Цена покупки, цена продажи - 
Тридцать серебряников... 

Но это всё разговор пустой, 
На фоне лживых эмоций. 
Сказать: прости, Наставник мой! 
Язык уже не повернётся. 
Простил бы Он? Наверное да, 
Однако дело не в этом. 
Я сам себя не прощу никогда, 
За то, что Его предал. 
Я больше не верю в прощение, 
Покаяние и надежду. 
Есть только пекло и угрызение, 
А я нахожусь где-то между. 
На этом собственно и всё. 
И если вдруг вы не поняли, 
То приговор уже произнесён, 
И по небу кружат вОроны. 
Я подожду, совсем чуть-чуть, 
Пока не наступит вечер. 
И сделаю то, что мне по плечу - 
Выберу ветку по крепче." 
 

Из детских рук, бумажный клочок 
Упал на сухую почву. 
В нём было написано что то ещё, 
Но уже совсем неразборчиво. 
Дети стояли и молчали; 
Из-за прочитанных строчек, 
Пусть и наивной, но всё же печали, 
Были полны их очи. 
Так же с ними стоял ребёнок, 
Который считался мудрым. 
Он произнёс, весьма огорчённо: 
"Знаете, мне жаль Иуду. 
Он конечно предатель и вор, 
Я с этим не стану спорить, 
Но хуже всего было только то, 
Что он отказался от крОви,
Ведь Христос её пролИл, 
По воле Своей и Божьей, 
Не за Себя, а за других, 
И за предателя тоже..."