Голос совести

Автор: Неизвестен

Не суди, судим не будешь, места гневу не давай,
Совершенствуйся в познанье, и на Бога ты взирай.
Если око твое светло, чисто будет тело все,
Если же твой глаз завистлив, в другом видишь ты бревно.

Ты во внешней оболочке, душу добрую узри,
Ведь не знаешь мотив сердца, что там кроется внутри.
Сам себя, мой друг исследуй, а к другому снизойди,
Из житейского рассказа сейчас мудрость извлеки.

Я от первого лица к вам сейчас буду говорить,
Как брат действовал и мыслил, что хотел осуществить.
Есть в народе поговорка, день один кормит весь год,
Урожай собрав отменный, радовался братик тот.

И в воскресный день решил он до служенья рано встать,
Чтоб успеть продать картофель, ну, и в храм не опоздать.
Мне конечно же хотелось , чтобы не продешевить,
Затемно еще проснулся. В мыслях думал, как же быть?

День воскресный, день покоя, мне б в собрании пребыть,
Еду я и размышляю, как же люди могут жить?
Торгаши!!! С утра до ночи набивают кошельки,
Как народ осуетился!  Во грехах живут они.

Ладно, я роптать не буду, благо, только раз в году,
Еду я на этот рынок, я воскресный  день люблю.
Потому что на собранье, отдыхаю я душой,
Проповеди, песни, - вместе молимся, нам хорошо…

Ощущать дыханье Божье, чувствовать Его любовь,
Как прекрасно братьям братьям вместе,
Не найти мне даже слов. Многолюдно на базаре,
Все толкаются, кричат. Сквозь толпу я пробираюсь
Место чтоб свое занять.

Вдруг средь кустарей я вижу, мне знакомый силуэт,
Сгорбленный сидит дедуля, и не мал уж его век.
Вздрагивают его руки, присмотрелся ближе я,
Он раскладывал предметы, на земле увидел я…

Деревянные запчасти на газеточках лежат,
Не дурной работы прялка, на меня он поднял взгляд.
Я рассматривал предметы, прялка была просто класс,
Говорят у нас «добротно». Вся в узорах. «Адидас

Можно было клеить фирму, иль словесно описать,
Тут мы встретились глазами, и могли только молчать.
В голове роились мысли, упорядочить не мог,
В праведном негодованье внутри гневу дал толчок.

Говорил мне голос этот, Пантелеич, это ты! ?
Я смотрел с немым укором в глубину его души.
Тряпочник!!! В могилу скоро. У тебя ж дети, жена!!!
В полном ты живешь достатке, барахольщик. Вот беда.

Сын твой регент хора, в доме всего вдоволь, а тебе…
Мало, мало, эх ханжа ты! Как предстанешь на суде.?
Крючковатыми руками ты строгаешь, продаешь,
На воскресное служенье ты наверно не пойдешь.

Эх!!! Подумал с сожаленьем, где же наши старики!?
О которых пишет в псалмах праотец наш, царь Давид.
Не сочны, не плодовиты ныне наши старики,
Ждет приветствия, а как же! Не дождешься, мытарь ты.

Пантелеич прочел мысли обличение приняв,
Виновато посмотревши он смутился, не сказал…
Он ни слова в оправданье, лишь болезненно глаза
Опустил, и деревяшки поправляя, все молчал.

Я в своем самодовольстве сделав то, что нужно мне,
Поспешил в богослуженье. Пантелеич уж сидел.
Удивился, размышляю, вроде бы не видел я,
Чтоб он пропускал собранья, но змея пустила яд.

Я не мог без осужденья думать. Барахольщик он.!
Деньги копит для могилы!  Даст отчет перед Творцом.
Так прошло около года, мнения я не менял,
Про базар забыл и прялку, на зубах же был оскал.

Если слышал в его адрес кто-то доброе сказал,
Отвечал: « кто! Пантелеич! ? я б вам нечто рассказал!!.»
И многозначимым  взглядом братьям я давал понять,
Что о нем кое-что знаю, не хочу лишь осуждать.

И вот, в прошлую субботу объявили: умер он,
Отошел брат Пантелеич, в вечность Бог забрал его.
Всё служенье сократили, в доме плача траур был,
Хоронили в воскресенье, я туда тоже прибыл.

Было сильное влеченье, хоть я равнодушным был,
Множество народа было, пастырь слово говорил.
Песнопением, молитвой провожали старика, 
А соседи говорили, добрым был он к нам всегда.

Не притворно Бога славил, но на деле проявлял,
Христианский свой характер, нам во всем Христа являл.
А мне прялка вспоминалась и запчасти, я стоял,
И упрямо в своем сердце все слова те отвергал.

Вот на кладбище пришли мы, повторился весь процесс,
Проповедь, молитвы, пенье, лёгок  мой пред Богом вес.
А потом брат Юра вышел, можно нечто мне сказать?
Не красноречив я больно, но и не могу молчать.

Пантелеич стал мне дорог, рос я братья без отца,
Четверо в семье нас было,  бросил папа нас тогда…
Когда мама пришла к Богу, трудно было выживать,
После армии женился ,стали мы жилье снимать.

Год прожив с женой, решили домик небольшой купить,
Взяли  деньги в долг, однажды…день тот не могу забыть.
Седовласый брат подходит и смущенно говорит
«Положил мне Бог на сердце вас сейчас благословить.»

Пантелеич говорит нам:» Вот вам тыщи полторы,
Погасите долг немного и служите Богу вы.
Кроме прялок и запчастей ничего я не могу,
Но пускай хоть в этом малом Божьим детям помогу»

Юра плакал, ком был в горле, дальше говорить не мог,
Мое сердце защемило, а Господь мой плавил мозг.
Я считал, что Пантелеич скряга, а он не такой!
Голос совести я слышал, и взывал: «О, Боже мой!».

Как же мне сейчас хотелось, чтоб он из могилы встал,
Попросить при всех прощенья, ему б руки целовал.
Поздно, поздно, очень поздно. Как же я не распознал
Добродетельную старость, как себя я осуждал.

Тетя Катя вслед за Юрой вышла, чтобы всем сказать.
«Братья, сестры, я как брат мой, тоже не могу молчать.
Я двенадцать лет вдовою, с Божьей помощью живу,
Муж оставил трое деток, погиб в шахте».

Я смотрю, сестра Катя замолчала, подбородок задрожал,
Она губы искусала, весь народ стоял, молчал.
Слезы на глазах блестели тех, кто слушал сей рассказ,
Я ж стоял как пригвожденный, к себе слыша Божий глас

Речь ее остановилась, но собравшись с духом вновь,
Продолжала: « Мы мечтали детей вырастить, но скорбь…
В дом пришла к нам так нежданно, и осталась я вдовой,
И со мною трое деток . Знаете, кто Ангел мой?

Пантелеич. Каждый месяц в почте , первого числа,
Получали мы в конверте 50 рублей, тогда…
Адресата мы не знали, но решили проследить,
Кто же этот Ангел Божий, чтоб его благодарить.

Оказался им Андрей наш, незаметный Кузнецов,
Пантелеич его кличут, не хватает сейчас слов…
Когда дети стали старше, сто рублей им присылал,
Делал все тайком, украдкой, и себя не выставлял.

Я однажды не сдержалась, в собрании подошла,
Говорю ему: «Спасибо, пусть сам Бог тебе воздаст».
А он кротко отвечает: «Делать прялки я могу,
Этим скромным, Божьим даром я народу и служу.

В проповеди не силен я, петь я тоже не могу,
С чем пред Господом предстану? Быть бесплодным не хочу.
Вот тружусь так понемногу.»- Кате трудно говорить,
Зарыдала и сквозь слезы, слышу – ты помог прожить.

Дорогой мой брат, спасибо!!! На земле ты жил не зря,
Безразличных у могилы не было, его жена…
Велико запричитала, лились добрые слова,
Я не мог уже сдержаться, совесть жгла сильней огня.

Я рыдал навзрыд. Как мог я? Как же сам не разглядел!?
Как же мог судить так строго!? Да я просто фарисей!
Кто ж теперь я перед Богом? Как в тщеславии своем,
Не узрел святую душу? Как хотел я быть прощен!

У него б я мог учиться как мне ближнему служить,
Не могу поднять с могилы, и прощенья попросить.
Поздно осознал ошибку. Как теперь мне с этим жить?
Год я мутную пил воду, совесть мне не заглушить.

Меж могилами бродил он, сокрушаясь обо всем,
В сумерках пришел домой лишь, но покоя не нашел.
Душу всю жене излил он, и молитву вознесли,
Совесть – верный обличитель, все пекло и жгло внутри.

Вечером после работы вновь на кладбище пошел,
Вот она, его могила, пред глазами свежий холм.
В горле ком, а в глазах слезы, из-под ног плывет земля,
Пал пред ним я на колени, застонал, закрыл глаза.

Дорогой брат Пантелеич! Ты прости меня, родной,
Я люблю тебя всем сердцем, совесть верный прокурор.
Бог, прости, прости, помилуй, прошу, строго не суди,
Сам себе сейчас противен, мою душу исцели.

Извлеки урок хороший, сердце знает только Бог,
Не спеши вердикты ставить, малый будет с того толк.
Когда осудить захочешь, старца, прялку вспомни ты,
Славную его кончину, и томление души…

Брата. Как могильный холмик, он слезами орошал,
Дабы мнением неправым себя в угол не загнал.
.